Она сказала это так грустно, так обреченно, что мне вдруг захотелось обнять ее и долго плакать. Но я решил поступить иначе. Я сделаю ей предложение, и мы поженимся. Тогда она поверит, что нет для меня женщины реальнее, чем она. А еще – я сегодня же вечером допишу роман и прикончу ее бывшего мужа, чтобы он больше нам не досаждал. Но сначала…
– Злата, – торжественно сказал я, – я приглашаю тебя в ресторан. Мы должны отметить одно очень важное для меня событие. Одевайся.
Вот так. Никаких сантиментов и слез. Надо действовать.
Злата взглянула на меня как-то странно, растерянно. Но ничего не сказала, повернулась и вышла.
Я тоже стал готовиться к выходу в свет. Принял душ, побрился, переоделся, насвистывая простенькую мелодию, чтобы прогнать какое-то странное тягостное предчувствие, поселившееся в моем сердце после нашего разговора…
Когда я, чистый, одетый с иголочки и благоуханный, зашел за Златой, то увидел, что она, тоже уже одетая и причесанная, стоит перед тем самым старинным зеркалом, которое еще совсем недавно было затянуто вековой паутиной. Я видел ее только со спины. Черное вечернее платье мягко облегало ее стройную фигуру, открывая высокую шею и часть худенькой спины, отчего Злата показалась мне вдруг очень хрупкой и тревожно-беззащитной.
Я сделал шаг вперед, чтобы увидеть ее отражение в зеркале, и… замер от ужаса. В зеркале отражалась не Злата.
Женщина, которая с болью и отчаянием вглядывалась в свое отражение, сначала еще немного напоминала мою возлюбленную. Но ее нежное лицо менялось прямо на моих глазах. Ошеломленный, потерявший дар речи, парализованный этим невероятным зрелищем, я молча наблюдал, как лицо Златы становится лицом… Мэри! Не знаю, сколько времени прошло, когда я осознал, что из старого зеркала на меня глядит с печалью и укором странный и нелепый гибрид – с тонкой фигуркой моей возлюбленной, одетой в изысканное и простое вечернее платье, воплощением моей мечты, и накрашенным, вульгарным личиком моей случайной любовницы, воплощением моей похоти…
Потом хрупкая спина Златы задрожала, моя возлюбленная подалась вперед и приникла к зеркальной поверхности… И вот она уже там, в зазеркалье, усмехается мне пухлым ртом Мэри и машет тонкой рукой Златы. Потом поверхность зеркала помутилась и видение исчезло. Мутная пелена заволокла и мое сознание. Последнее, что я слышал, уходя в небытие, был торжествующий смех хозяйки магического салона…
Анна вздрогнула и закрыла лицо руками.
– Это ужасно, – со слезами пробормотала она. – Вы просто сговорились меня пугать…
Она не видела, как Майк и Вега быстро переглянулись. Зато это заметил Алан, пристально наблюдавший за всеми.
Вега усмехнулась и зевнула.
– Брось, Анна, ничего ужасного. У тебя просто нервы не в порядке. По-моему, рассказ довольно нудный. Твой герой, Майк, в начале был куда интереснее, чем в конце.
– Кому как, – невозмутимо ответил Майк. – И вообще, кто сказал, что я все это выдумал?
– Можно подумать, это было на самом деле, – усмехнулась Вега, потягивая вино. – Я похожа на дурочку вроде Энни Макфел?
– Нет, на Энни Макфел ты точно не похожа, – рассмеялся Майк. – Хотя Алану, наверное, нужна именно такая женушка. Ты куда, Анна? – забеспокоился Майк, увидев, что жена поднимается из-за стола.
– Я ненадолго. Мне что-то нехорошо, – созналась Анна.
И правда, когда она выходила из комнаты, под ее ногами качнулся пол. В чем дело? Неужели она так много выпила за эту бесконечную ночь? В голову постоянно лезли мысли об Элджерноне, и Анне казалось, что он где-то рядом. Поблизости… Горько было сознавать, что это всего лишь симптомы болезни. Но поверить своей душе, лгущей, как расстроенное фортепиано, Анна не могла.
Она заглянула в дощатый туалет и собралась вернуться к компании. Но, проходя мимо комнаты, той, что так ее удивила, Анна решила еще раз заглянуть туда. Эта комната почему-то притягивала ее как магнит. Запыленное зеркало, мужская одежда на чистой тумбочке. Анне казалось, эта комната полна загадок…
Запыленное зеркало… Внезапно Анна вспомнила историю Майка. В доме, который снимала Злата, комната выглядела именно так. «Невидимой чертой разделенная на две половины», – вспомнились ей слова Майка. Он так подробно описал ее, будто заходил в эту комнату. Но ведь Майк не был здесь – это Анна точно помнила. Ведь комнату осматривала она одна, Майк и Вега в тот момент искали источник странных звуков в другой части дома… Как странно… Тогда еще она хотела сказать им, что комната показалась ей подозрительной, но передумала, испугавшись насмешек… Может быть, Майк и Вега заходили сюда, когда искали вино?
И вообще, почему она так встревожилась? Это все ее проклятая впечатлительность, которая с каждым часом становилась сильнее.
Отец был прав, с горечью убеждалась Анна. То, что она прекратила лечение, было большой ошибкой…
Она остановилась у зеркала и, повинуясь странному порыву, стряхнула с него пыль и паутину. Как будто все это уже происходило с ней. Или не с ней, а с каким-то другим человеком? Стальная гладь показала ей бледное, осунувшееся лицо. Мышка, серая мышка, недовольно подумала Анна. На покрытом пылью трюмо лежала какая-то косметика. Интересно, она слишком старая для того, чтобы ею воспользоваться?
Анна дунула на кучку лежащих в беспорядке предметов. Облачко пыли взметнулось над трюмо, как стайка потревоженных мошек. Помада, тушь, сточенный почти до основания черный карандаш для глаз. И какие-то духи, названия которых Анна никогда не слышала. Она подвела глаза, подкрасила ресницы и нанесла на губы слой яркой помады.